Погибшим приходилось шить лица 
Михаил ЛЕОНОВ, главврач онкодиспансера: 
- В то время я учился и работал санитаром в онкодиспансере. Предстояла так называемая практика: в какой-нибудь совхоз на уборку винограда. И вдруг 1 сентября, когда наш второй курс новороссийского медучилища собрался после каникул, нам объявляюто катастрофе, а в диспансере сказали: нужны руки на 15-м причале. Туда будут доставлять тела погибших. 
Это было как гром среди ясного утра: официальные сообщения о катастрофе в районе мыса Дооб советские источники начали передавать во второй половине дня. 
Несколько сотрудников вызвались, в их числе я. Я готовился в медицину давно, на школьные каникулы приходил в морг изучать анатомию, и к зрелищу мертвого тела относился как к данности бытия, со здоровым медицинским спокойствием. Но то, что предстало нашим глазам на причале, превосходило резервы обычной человеческой психики. Неподготовленный человек не выдержал бы. Я впервые столкнулся с такой концентрацией горя и с тех пор ничего подобного не испытывал. Крик и не просто плач, а непрекращающийся вой, стоял в ушах после смены. 
Работали мы под руководством Клавдии Степановны Егоровой, тогдашней заведующей бюро судмедэкспертизы в Новороссийске. 
Первое время, когда трупы доставлялись еще относительно свежими, без сильных признаков разложения, мы занимались их бальзамированием. Причал был наводнен судмедэкспертами и патологоанатомами, прибывшими со всей страны, в том числе, из Краснодара. Работы было много, и работать надо было быстро. Чтобы не задерживать несчастных родственников, прибывавших на опознание жертв и за телами своих близких. 
Стали поступать изуродованные тела, с обезображенными лицами – видимо, попавшие под винты или тяжелые предметы, когда судно тонуло. Тогда старшая операционная медсестра первой горбольницы Валентина Петровна Филина предложила делать лицевую пластику погибшим, чтобы люди могли как-то опознавать родных, не теряя сознания, поберечь их рассудок. 
Мы брали лоскут неповрежденной кожи с бедра погибшего и «шили» из него утраченную часть лица. Всего таких «операций» пришлось сделать около полутора десятков. 
Работая в медицине, если только это не родильный дом, где боль перемежается с радостью, ты наблюдаешь смерть нередко, в ее, так сказать, естественных условиях. Но когда ты видишь большое количество мертвых людей, особенно детей, и умиравших, по всей видимости, в страшных мучениях, без всякой надежды  – это ужасный опыт. 
И то, что это произошло не на войне и не в палате для безнадежно больных, а в минуту человеческого счастья, когда люди наслаждались отдыхом, хорошей компанией, предвкушением увлекательного путешествия, вот с этим отказываешься смириться. 

 

Вагоны мертвых невест 
Любовь КЕЛЬТ, клинический лаборант: 
 

- Это же было начало учебного года. Поэтому на работу, в судмедэкспертизу, где я была санитаркой, я захватила букет, с которым после смены собиралась в медучилище. И вот влетаю я с этим букетом, в приподнятом настроении, город же с утра не знал еще ничего, в наше старое здание морга и натыкаюсь на похоронные лица. А вокруг – ужас что. Тела, в какой-то синей краске, в мазуте - на столах, на кушетках, на полу, на всех свободных поверхностях. Солдатики их заносят и заносят. Первогодки. Смотрю, кто-то сейчас в обморок упадет. Надо их в чувство привести, а то не смогут дальше работать. Санитаров прислали с разных медучреждений. Первые три дня шли вскрытия. Устанавливали, утонул человек уже мертвым, пострадав от чего-то другого, или был жив. Видимо, искали, не диверсия ли это. Затем пришло указание из Москвы отдавать родственникам тела без вскрытия. 
Сказать, что это был кошмар – ничего не сказать. Но хуже пришлось водолазам, которые доставали тела. На глубине, в холодной воде, тела сохранялись дольше. Прижатые к иллюминаторам лица были как живые, со всей мимикой объявшего людей ужаса. Знаю, что участники спасательной операции проходили затем психологическую реабилитацию. 
Еще было страшно от бесконечных гробов с «невестами». В круизе было много девушек, студенток. Незамужних, по народной традиции, обряжали в свадебные платья. В свадебном салоне Новороссийска нарядов для мертвых невест не хватило, везли из Геленджика.

                                    Марина РЫБКИНА, "Новороссийский рабочий" от 31.08.2017

•     
• © Фото Петра МОСКОВЦЕВА